Кровавая драма в Пиренеях
За сходным, скажем весьма неортодоксальным, толкованием христианства тамплиерам не нужно было углубляться в дебри иудаизма — как раз в это же время на юге Франции существовало еретическое учение — манихейство. Оно было основано в III веке нашей эры персом Сураиком из Ктезифона (218 — 76), которого называли Мани или Манес, в переводе— «дух». Манихеи были дуалистами и рассматривали мир как битву между силами добра и зла. По этому учению, Христос был духом света, и манихеи стремились добиться совершенства, чтобы уподобиться Христу. Тело в этом случае выступало как сила зла, с которой необходимо бороться. На основе ереси Манеса выросли еретические течения богомилов, а также катаров и альбигойцев, которые очень похожи.
И именно юг Франции — Лангедок, Гасконь, Прованс, откуда родом первые рыцари Храма, — был охвачен ересями катаров и альбигойцев.
Если тамплиеры нашли древние тексты кумранской общины ессеев, то вполне понятно, почему их отношение к ортодоксальной церкви стало неблагожелательным. И также понятно, почему во французский Устав были внесены изменения: именно катары и могли быть теми самыми отлученными братьями, мировоззрение которых рыцари вполне разделяли. Но в чем же была причина ненависти церкви к ереси катаров? О, это вопрос особый.
В целом учение катаров и альбигойцев достаточно простое. Они считали, что земная жизнь служит только для подготовки для вступления в Царство Божие и душа человека, заключенная в телесную оболочку, должна достигнуть очищения, чтобы Бог позволил ей вернуться на небеса. Средства достижения этой цели — простая жизнь, уединение, чистота мыслей и поступков, по возможности — отказ от плотских радостей. Конечно, простая жизнь была строгой и аскетической, а уединение пило более похоже на отшельничество, нередко с обетом молчания, но если учесть, несколько развращённой и непривлекательной была в то время официальная церковь, то вполне понятно, почему жители французского юга отдавали предпочтение учению катаров — искреннему и одухотворенному. Бог, в которого верили катары, не был тем странным триединым божеством, которое изобрела в ходе долгих дебатов в раннем Средневековье христианская церковь. Это был бог Света, который не посылал своего сына умирать на кресте. Для катаров и сам крест не был священным символом, поскольку использовался как орудие пытки. Бог катаров был добрым Богом, а тот Бог, который допустил столь мучительную смерть своего сына, — Сатана. Просветление, которого добивались катары, не обреталось молитвами кресту и распятому сыну, его можно было достичь только собственными силами, раскрывая свою душу навстречу Единому Богу (а не Троице), путем индивидуального общения с этим Богом-Абсолютом. В этом плане вера катаров напоминает веру ессеев, которые тоже говорили об индивидуальном пути к Богу и считали, что «чистая» жизнь способствует просветлению души. И те, и другие излагали свое учение в аллегорической форме, почему можно предполагать, что источником для такого мировоззрения служили какие-то древние тексты. И тут важно вспомнить, что юг Франции долгое время был тем местом, куда бежали еврейские эмигранты, и особенно — члены кумранской общины ессеев, которая была известна в I веке, как община Дамаска (так называлось местечко, где ессеи жили). Если верить даже каноническим евангелиям, «отредактированным» церковью до предела, то в них упоминается брат Христа Иаков. Считается, что именно Иаков был руководителем общины ессеев. И тогда совсем не случайно один из первых рыцарских орденов получил название Ордена Святого Иакова — это имя для жителей Ближнего Востока и неортодоксальных христиан значило очень много. Многие ессеи вынуждены были из-за гонений переселиться на юг Франции — вот вам корни и катаров... и первых рыцарей-монахов.
Вполне вероятно, из последователей ессеев вырос Орден Сиона, который и вырастил рыцарей-тамплиеров, яковитов и рыцарей Гроба Господня. На протяжении тысячелетия потомки ессеев хранили свою истинную веру и помнили свою истинную историю. Но вернемся к катарам и альбиийцам.
Катары считали, что церковь сознательно извратила христианство. По их мнению, между Богом и человеком не должно быть посредника, и все церковные таинства— только способ заморочить разум человека и завладеть его душой, отвратив ее от истинного пути просветленных. Они не верили, что души умерших попадают в чистилище, считали ненужными и вредными существование икон и крестов, потому что в них нет ничего святого и они не помогут человеку стать лучше и чище. А уж о взимаемой церковью десятине и речи не шло, поскольку это явное доказательство того, что церковь — власть Сатаны. От зла и греха не может защитить святая вода, потому что она всего лишь вода и нет в ней никакой святой силы. Индульгенции не могут отпустить человеку, грехи, потому что он пытается купить чистоту за деньги, а ее купить нельзя, ее можно только достичь. Во власти церкви катары видели то, что и было на самом деле — огромную машину, стремившуюся подчинить себе всех людей, которые имели несчастье получить крещение.
Они воспринимали власть церкви как насилие. В XII — XIII веках вера катаров была первым мощным сопротивлением власти церкви, когда в еретиках внезапно оказалось население огромной территории, причем люди самых разных сословий — крестьяне, горожане, рыцари и даже крупные феодалы. Поскольку официальная церковь заклеймила катаров как еретиков, то они создали систему управления своими сторонниками и систему тайных храмов.
«Число „совершенных" (perfecti) еретиков, — писал Ран в «Крестовом походе против Грааля», — вероятно, было небольшим. Ко времени первого крестового похода (в период расцвета катаризма) их насчитывалось не более семи-восьми сотен. Это не должно вызывать удивление, поскольку их доктрина требовала отказа от всего земного и длительных аскетических занятий, приводящих к подрыву телесного здоровья даже самых физически крепких людей. Намного больше было число „верующих" (credentes). Вместе с вальденсами [последователями лионского купца XII века Петра Вальдо, желавшего возродить первобытную чистоту христианских нравов] их было больше, чем правоверных католиков, принадлежавших почти исключительно Римско-католической церкви. Конечно же, все сказанное относится только к Южной Франции.
Как пишет Генри Ли в книге «История и инквизиции в средние века», «...не было ничего привлекательного в учении катаров для людей чувственных, скорее, оно должно было отталкивать их, и если катаризм мог распространиться с поразительной быстротой, то объяснение этому факту нужно искать в недовольстве массы церковью за ее нравственное ничтожество и за ее тиранию».
Катары, конечно, никаких оргий не устраивали и младенцев над огнем не коптили, они были скорее аскетичны, как первые христиане или отцы-пустынники: отказывались от мяса, яиц, рыбы, молока, стремясь питаться только растительной пищей или соблюдали очень строгий пост, если получали аналогичное крещению наложение рук (обряд посвящения), ю стремились даже избегать прикосновения к женщине, чтобы не оскверниться
грехом, молодым людям разрешалось в катарских общинах только однажды зачать и родить ребенка (грех, но мера вынужденная — иначе род человеческий угаснет), а потом друг к другу они не прикасались. Смерть в этом учении воспринималась как освобождение от оков плоти и приветствовалась, вот почему, когда начались гонения на катаров, их преследователи ужасались готовности этих людей терпеть страдания и умереть, но не предать веры.
«Мы с трудом можем представить себе, — добавляет Ли, — что, собственно, в учении катаров порождало энтузиазм и ревностное искание мученической смерти; но никакое другое вероучение не может дать нам такого длинного списка людей, которые предпочитали бы ужасную смерть на костре вероотступничеству. Если бы было верно, что из крови мучеников родятся семена церкви, то манихеизм был бы в настоящее время господствующей религией Европы. Во время первого преследования, о котором сохранились известия, а именно — во время преследования в Орлеане в 1017 году, тринадцать катаров из пятнадцати остались непоколебимы пред пылающими кострами — они отказались отречься от своих заблуждений несмотря на то, что им было обещано прощение, и их твердость вызвала удивление зрителей.
Катары, сожженные в 1163 году произвели на всех глубокое впечатление тем радостным мужеством, с которым они встретили ужасную смерть. Когда они Пыли уже в предсмертной агонии, то их глава Арнольд, по словам очевидцев, уже наполовину обгоревший, освободил руку и, протянув ее к своим ученикам, с невероятной кротостью сказал им: „Будьте тверды в вере вашей. Сегодня будете вы со святым Лаврентием".
Среди этих еретиков была девушка поразительной красоты, возбудившая жалость даже у палачей; ее сняли с пылающего костра и обещали выдать замуж или поместить в монастырь; она сделала вид, что принимает предложение, и спокойно стояла, пока все ее товарищи не умерли мученической смертью; тогда она попросила своих сторожей показать ей прах „со-иратителя душ". Они указали ей тело Арнольда; тогда она вырвалась из их рук и, накрыв лицо платьем, бросилась на догоравшие останки своего учителя, чтобы имеете с ним сойти в преисподнюю.
А еретики, открытые в это же время в Оксфорде, решительно отказались покаяться, повторяя слова Спасителя: „Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное". Осужденные на медленную и позорную смерть, они, предшествуемые своим вождем Герардом, весело шли к месту казни и громко пели: „Будьте благословенны, ибо люди гонят вас".
Во время крестового похода против альбигойцев, когда был взят замок Минервы, крестоносцы предложили своим пленным на выбор — отречение или костер; нашлись около 180 человек, которые предпочли смерть, по поводу чего монах, повествующий об этом, замечает: „Без сомнения, все эти мученики диавола перешли из временного огня в огнь вечный". Один хорошо осведомленный инквизитор XIV века говорит, что катары, если они не отдавались добровольно в руки инквизиции, всегда были готовы умереть за свою веру, в противоположность вальденсам, которые ради сохранения жизни не останавливались перед притворным отречением от ереси. Католические писатели изо всех сил стараются уверить нас, что непоколебимая твердость в убеждениях у этих несчастных не имела ничего общего с твердостью христианских мучеников, но была просто ожесточением сердца, внушенным Сатаной.
И недаром тамплиеры приняли французский вариант своего Устава как раз в то время, когда католическая церковь отлучала новых и новых еретиков своими законодательными актами. Так что получалось: церковь отлучает, тамплиеры принимают к себе. Вот поэтому-то и не удивительно, что когда церковь провела первую акцию, положившую начало инквизиции в Европе, — поход против катаров и альбигойцев (так называемые альбигойские войны), тамплиеры отказались выделить рыцарей для участия в нем.
Что же это был за поход? Стоит посмотреть, на какую часть Франции он был ориентирован, — Лангедок и Прованс, главный город — Тулуза. В начале XIII века это было удивительное место. Если остальная часть Европы благодаря церкви пребывала во тьме, то тут расцветали науки, рождались литература и музыка. Именно в Лангедоке, а не в Италии, вспыхнула и погасла звезда эпохи Возрождения. Тут были школы, где обучали математике и астрономии, философии и медицине. Тут рождалась идея платонической любви и творили трубадуры. Тут воедино сплавлялось иудейское и арабское знание с античным наследием. Здешние города управлялись по римскому праву, как в золотом веке Римский империи. Города были все примечательные — Нарбонна, Авиньон, Монпелье, Бе-зье. Язык, на котором здесь говорили, назывался «Лангедок» — язык всей южной Франции, который был уничтожен после похода, поскольку погибли те, кто на нем говорил. И тут абсолютно торжествовали катары. Настолько, что в 1167 году в Тулузе прошел съезд альбигойцев, приехал болгарский епископ-еретик Никита и был создан устав новой веры для всей южной Франции! Каким-то невероятным образом идея другого Бога и идея процветающей земли соединились, порождая свободомыслие, чего больше нигде вокруг не существовало.
Эта смерть папского легата и послужила поводом для альбигойского похода крестоносцев. По городам и селам севера Франции на протяжении всего 1208 года ходят папские агитаторы с вскинутой на древко, как знамя, окровавленной рубахой почившего легата. Они рассказывают о нехорошем юге и вербуют рыцарей в войско. Этим всадникам придется убивать не сарацин, не иудеев, а своих же французов.
Крестоносцы дают обет сорок дней, не щадя своей жизни, искоренять огнем и мечом ересь в Тулузском графстве и во всей Южной Франции. Огромное войско готовится в поход. А летом 1209 года, понимая, что эти люди могут сделать с его страной, тулузс-кий граф Раймонд VI отдается на милость папы. Его раздевают до пояса и с веревкой на шее ведут к собору в Сен-Жиле, нещадно хлеща розгами. После чего, наказанный за поддержку ереси, он подписывает акт о передаче графства под власть церкви. Если таким образом он думал спасти свой народ от уничтожения — не получилось. Еще через полгода граф нашивает на свою одежду орденский крест и вступает в ряды тех* самых крестоносцев, которые идут убивать его подданных. Если он думал так смягчить сердца христова воинства — тоже не получилось. Его поступок пугает и поражает всех сторонников.
А армия под командованием Стефана де Монфора, состоящая из конницы, пеших воинов и просто босых и свирепых людей, вооруженных одними ножами, между тем подходит к первому на ее пути городу в долине Роны — Безье.
Епископ Безье пытается вести переговоры с войском, но условия сдачи города — выдать всех катаров — для него неприемлемы. За гордым отказом следует недолгая ' осада и штурм. В Безье не осталось ни единого выжившего — ни старика, ни женщины ни ребенка. Тридцать тысяч человек... В этом городе папский легат Армаурн, когда его спросили, не стоит ли пощадить невиновных, произнес оставшуюся в исках фразу: «Убивайте всех, Господь распознает своих!»
Следующий на очереди — Каркасон. Это мощная крепость с двойным кольцом стен и тридцатью шестью башнями. В крепости укрылся от воинов Христа виконт Раймонд Роже граф Транкевель — владелец этой земли. Это совсем еще юный рыцарь, но под его командованием город две недели выдерживает постоянные атаки. И только когда в крепости кончается вода (а стоит жаркий месяц август и стены плавятся от зноя), защитники сдаются. Сам он вскоре умирает в тюрьме от дизентерии (любезный рыцарь-крестоносец Монфор запер его, как еретика, в родовом каркасонском замке). А города Безье и Каркасон передают в собственность Стефана де Монфора — просто больше никто из рыцарей крестоносного войска не согласился стать владельцем этих земель при живом четырехлетнем наследнике графа. Да и сорок дней, отведенных на альбигойский поход, завершились. Войско покидает границы графства. Но Монфор остается. Вместе с 26-ю рыцарями он продолжает войну с еретиками.
1210 год, июль. Монфор осаждает и захватывает Минерву. Сожжены 150 катаров.
1210 год, август. Крепость Терм. Четыре месяца осады, защитники не сдались — погибли от болезней и голода.
1211 год, май. Замок Лавор. Два месяца осады. 80 рыцарей-катаров повешены и заколоты кинжалами, 400 жителей сожжены. Мать защитника крепости Аймерика де Монреаля, «совершенная» Бланка де Ло-рак, брошена в колодец и забита камнями.
1213 год, январь. Монфор и посланник папы римского Армаури подходят к Тулуз-скому графству. И тут случается невероятное. Свояк Раймонда VI, арагонский король Педро II, сначала пытавшийся объяснить папе, что крестовый поход, которым идут его воины, — это поход против христиан в христианской стране, и не нашедший понимания, переходит Пиренеи и с цветом испанского рыцарства присоединяется к Раймонду VI. Момент очень удачный: враг Монфор заперт в Кастельнодари. Перевес сил у совместного испанско-французского войска в битве при Мюре большой. Беда только, что во время боя испанский король погибает, а его рыцари, не связанные клятвой, оставляют тулузского графа наедине со своей судьбой.
Но на этом альбигойские войны не прекращаются. Еще 30 лет длится кровопролитие. За это было убито около 1000 000 жителей южной Франции, земля лежит в руинах и пожарищах. Но ни один рыцарь-тамплиер не выступил на стороне папы.
Результатом альбигойских войн стало рождение инквизиции. Появились законы о еретиках, появилась опасность попасть под подозрение в сочувствии еретикам. Появились тулузские постановления по борьбе с альбигойской ересью. Вот некоторые пункты из этого давнего документа:
«В каждом приходе епископы назначают священника и трех мирян (или же больше, ежели возникнет необходимость) с безупречной репутацией, которые обязуются неутомимо и неусыпно выискивать живущих в приходе еретиков. Они будут тщательно обыскивать подозрительные дома, комнаты, подвалы и даже самые сокровенные тайники. Обнаружив еретиков или же лиц, оказывающих таковым поддержку, предоставляющих жилье либо опеку, они обязаны предпринять необходимые меры, дабы не допустить бегства подозреваемых, и одновременно как можно скорей оповестить епископа, сеньора или его представителя».
«Сеньоры обязаны старательно выискивать еретиков в городах, домах и лесах, где оные встречаются, и уничтожать их укрытия».
«Тот, кто позволит еретику пребывать на своей земле — будь то за деньги или по какой другой причине, — навсегда утратит свою землю и будет покаран сеньором в зависимости от степени вины».
«Равно покаран будет и тот, на чьей земле часто встречаются еретики, даже если это происходит без его ведома, а лишь вследствие нерадивости».
«Дом, в котором обнаружат еретика, будет разрушен, а земля конфискована».
«Представитель сеньора, ежели он усердно не обыскивает места, на которые пало подозрение, что в них обитают еретики, утратит свою должность без всякого возмещения».
«Каждый может искать еретиков на землях своего соседа... Также король Франции может преследовать еретиков на землях графа Тулузского и наоборот».
«Скрытый еретик, который сам отойдет от ереси, не может оставаться жить в том же самом городе или селении, если места эти почитаются пораженными ересью. Он переселяется в местность, которая известна как католическая. Обращенные или будут носить на одежде два креста — один с правой, другой с левой стороны — иного цвета, нежели одежда. Им не дозволяется отправлять общественные должности и заключать правовые акты вплоть до восстановления в правах, полученного из рук папы или его легата, после соответствующего наказания».
«Еретик, желающий вернуться в католическую общину не по убеждению, а из страха смерти либо по какой другой причине, будет заключен епископом в тюрьму, дабы отбыть там наказание (со всеми мерами предосторожности, дабы он не смог склонить других к ереси)».
«Все совершеннолетние прихожане обязуются под присягой епископу блюсти католическую веру и всеми доступными им средствами выискивать еретиков. Присяга возобновляется каждые два года».
«Подозреваемый в ереси не может быть врачом. Когда больной получит от священника Святое причастие, следует старательно стеречь его и не допускать, чтобы к нему приблизился еретик либо подозреваемый в ереси, поскольку подобные визиты влекут за собой печальные последствия».
Спустя десятилетие после тулузских постановлений Григорий IX и Иннокентий IV издадут эдикт об отлучении еретиков от церкви и две буллы, которыми предоставят Ордену доминиканцев (Псов Господних) арестовывать и судить еретиков. Опорным пунктом инквизиции станет лангедокский Каркассон, туда в 1233 году направят доминиканских «следователей» и «судей».
Альбигойские войны тянутся практически до первых десятилетий XIV века. Воевать родные города станут дети тех феодалов, чьи владения были отняты в первом альбигойском походе. Останутся и незавоеванные крепости, такие как Монсегюр — последняя крепость катаров. Сначала падет Тулуза, потом, в 1244 году, после двенадцатимесячной осады — Монсегюр.
«Совершенные» не имели права держать в руках оружия, они просто готовились к смерти. Замок защищали горожане и рыцари, и они держались до последнего. Когда стало ясно, что конец неизбежен, несколько «совершенных» со священными предметами спустились ночью на веревках с высоких замковых стен.
Что они успели спрятать от крестоносцев — не ведает никто. По некоторым сведениям, сокровище катаров было помещено в тайные пещеры, по другим— передано друзьям и защитникам тамплиерам. 257 защитников Монсегюра погибли на костре.
Тамплиеры, которые не приняли участия в войне против катаров и тем самым проявили нелояльность к Святому Престолу, еще не знали, что очень скоро им это припомнят. К XIV веку они были невероятно богаты и никомунеподвластны, даже своему королю. Их Орден давно стал сильным и многочисленным. Причем, младшие братья даже и не подозревали о тайнах, которыми владеют старшие. Филиалы Ордена были уже во всех европейских странах. Тамплиеры получили в личное пользование остров Кипр. Но во всех хороших сторонах жизни всегда есть своя ложка дегтя. Тамплиеры были богаты и знамениты, но... Им завидовали. Их боялись. У них мечтали отнять власть и богатство.
|
|
Читайте в рубрике «Средние века»: |