Мистика в Эпоху Возрождения
К началу пятнадцатого века в Западной Европе уже возникла светская культура. К примеру, «Божественная комедия» Данте, начатая поэтом в 1307 году, хотя и была «религиозной» по своей тематике, не имела прямого отношения к церкви. Она была написана на итальянском языке, а не на латыни, а ее христианство во многих отношениях балансировало на грани неортодоксальности, если не открытой ереси. Последователем Данте (1265-1321) был Франческо Петрарка (1304-1374), чья поэзия, эрудиция и страстная любовь к классической Греции возродили интерес европейцев к эллинской античности, а также способствовали тому, что его стали считать «отцом итальянского гуманизма». Одновременно с поэзией Петрарки появились новеллы в прозе Джованни Боккаччо (1313-1375). Влияние этих личностей не ограничивалось Италией. За несколько лет до смерти Боккаччо, к примеру, его влияние проявилось в далекой и дождливой Англии, где «Кентерберийские рассказы» Чосера ознаменовали зарождение светской литературы Британии. Как и Данте, Петрарка, Боккаччо и Чосер писали не на латыни, а на своем родном языке.
Однако в целом монополия церкви на образование оставалась незыблемой. Она постепенно ослаблялась, приобретала определенные признаки гибкости и даже смелости. Греческий язык преподавали в Италии и Франции, а греческая философия - в той степени, в которой к ней имели доступ ученые, - тщательно изучалась. Для Фомы Аквинского и других видных богословов Аристотель, чьи идеи без труда гармонизировались и примирялись с католической доктриной, оставался высшим классическим авторитетом. Все большую популярность приобретал и Платон. За тысячу лет до этого он получил одобрение такого авторитета, как блаженный Августин, который считал его ближе к христианству, чем любого другого языческого философа. К нему благоволили и другие видные теологи, и поэтому латинские переводы Платона можно было найти в церковных библиотеках. С введением в курс обучения греческого языка диалоги Платона стали доступными в оригинале, и влияние их усилилось.
У философии Платона много общего с герметизмом. Таким образом, распространение этого учения в Западной Европе в значительной степени проложило дорогу для герметизма. Однако основное и самое разрушительное по своим последствиям проникновение герметизма в христианство произошло при помощи самой церкви. В попытке распространить свою власть на греческое православие римско-католическая церковь невольно переняла мировоззрение, способствовавшее ее разрушению.
Еще в одиннадцатом веке - за пятьдесят лет до первого Крестового похода - православная церковь в Византии ухитрилась приспособить свою доктрину к герметизму. Считается, что официальная «Герметика» - свод герметических трудов, известных сегодня под этим названием, - датируется примерно 1050 годом. Она была составлена в Константинополе Михаэлем Пселлусом, выдающимся византийским ученым - философом, историком и богословом - и государственным деятелем. Пселлус возродил изучение неоплатонизма и приобрел такую славу, что к нему стекались такие разные ученики, как арабы и кельты. Вполне вероятно, что свои экземпляры герметических текстов он получил из Харрана, где незадолго до этого был разрушен главный храм. В редакции Пселлуса герметические тексты лишились многих своих чисто алхимических и магических аспектов, что сделало их приемлемыми для греческой православной церкви и позволило как самому Пселлусу, так и его работам избежать пламени костра. Однако философские и мистические аспекты герметизма сохранились в неприкосновенности и с помощью Пселлуса нашли дорогу в основное русло византийской интеллектуальной жизни.
Тем временем давний спор между православной и католической церквями обострился еще больше, а воля Божия - по крайней мере, как провозглашалось его мирскими институтами - все больше раздваивалась. В 1054 году, как раз во время пика карьеры Пселлуса, окончательно исчезло всякое подобие согласия между двумя церквями. Разрыв между ними принял официальный характер; каждая отлучила от церкви соперницу, и эта взаимная антипатия сохранялась до 1965 года. На протяжении следующих трех столетий католики-крестоносцы получали молчаливое - а иногда не только молчаливое - благословение разорять восточную соперницу Рима. Так, например, в 1204 году во время четвертого Крестового похода армии из Западной Европы, якобы направлявшиеся в Иерусалим, чтобы вернуть себе Гроб Господень, уделили время для захвата и разграбления византийской столицы. После этого они уже не нашли возможности двинуться на Святую землю.
Однако к пятнадцатому веку Византийская империя испытывала все возрастающее давление со стороны турок и была вынуждена просить помощи у западных государей. Ценой этой помощи стало своего рода примирение с Римом. В 1438 году византийский император в сопровождении константинопольского патриарха (православного аналога папы) приехал в Италию на Собор церквей, призванный исследовать возможность объединения христианства. Первоначально Собор должен был собраться в Ферраре, но внезапная вспышка чумы заставила организаторов перенести его во Флоренцию, владение папского банкира Козимо де Медичи.
Собор начал свою работу 8 октября 1438 года, а завершился он 26 августа 1439 года отъездом византийского императора. Результатов Собор не принес никаких. Обе церкви подписали символическую декларацию о достигнутом туманном согласии - возможно, этому способствовала смерть константинопольского патриарха во время переговоров. Однако по возвращении домой император побоялся объявить народу о достигнутом примирении. Оно сохранялось в тайне вплоть до 1452 года.
Через год Константинополь захватили турки, и соглашение потеряло всякий практический смысл.
Но если Собор во Флоренции и не смог способствовать объединению христианства, то он посеял семена, которые оказали огромное влияние в других сферах. Дело в том, что византийский император для отстаивания позиций православной церкви привез с собой 650 ученых и священнослужителей. Предполагалось, что ученые должны будут приводить цитаты из соответствующих источников, и поэтому они вооружились огромным количеством оригинальных греческих рукописей. Не все эти тексты были библейскими или даже христианскими. Среди них встречались такие, которые прежде были неизвестны на Западе.
Самый большой интерес представлял, конечно, Платон, из всех работ которого западным ученым был знаком только «Тимей».
Одним из самых выдающихся ученых в свите византийского императора был Георгий Гемист, который во время Собора взял себе псевдоним Плетон. Ранее он называл себя учителем философии из Мистры, третьего по величине города Византийской империи, расположенного на полуострове Пелопоннес, примерно в том месте, где находилась древняя Спарта. Во всем, за исключением имени, Плетон был языческим философом. Он стал сторонником александрийского синкретизма - и особенно неоплатонизма - самого начала христианской эры. Он отвергал учение Аристотеля, этой философской иконы многих католических богословов. Он мечтал о возрождении энергии и динамизма языческих традиций и Афинской академии.
В Византийской империи существовал закон, предусматривающий смертную казнь для христиан, предававшихся языческим учениям или практике. Поэтому Плетон был вынужден скрывать свои убеждения. Они были известны, по всей видимости, лишь узкому кругу посвященных из числа его учеников в Мистре. Именно через них Плетон пропагандировал свои идеи. Он настаивал на необходимости устного обучения, подчеркивая, что и Пифагор, и Платон предпочитали живое слово книге. Флорентийский Собор обеспечил ему уникальную возможность для изложения своих взглядов. Его временное пребывание в городе вызвало нечто вроде химической реакции, радикально изменившей - благодаря взаимному влиянию - как людей, так и город.
За одно или два поколения до начала Собора Флоренция превратилась в настоящий очаг распространения разнообразных знаний. Светское образование создало такую среду, в которой науки могли свободно развиваться, не сдерживаемые церковными ограничениями. В атмосфере, которая все больше освобождалась от чувства вины, навязываемого церковным учением, достоинство и ценность человека приобрели невиданное доселе значение. В обиход вошел новый термин, studio, humanitatis. Другими словами, Флоренция превратилась в колыбель гуманизма, в колыбель гуманистических идей и традиций.
Появлению гуманизма сопутствовала реакция, направленная против Аристотеля. Семена этого отторжения были засеяны еще за сто лет до этого, когда Петрарка изучал греческий язык и восхвалял Платона. Несмотря на то что светской аудитории были доступны лишь немногие работы Платона, они были с жаром восприняты учениками и последователями Петрарки. К моменту созыва Флорентийского Собора Платон - даже с учетом малого количества его доступных трудов - пользовался в городе не меньшей популярностью, чем гуманизм. Флоренция в те времена была независимой республикой и пятым по величине городом Европы с населением от 50 до 70 тысяч человек. В 1406 году после захвата Пизы республика получила собственный морской порт. Кроме того, во Флоренции располагался самый крупный в Европе банк, принадлежавший Медичи. Многие общественные деятели и муниципальные чиновники города, начиная с самого Медичи, не только покровительствовали гуманизму, но и сами были гуманистами.
Нетрудно представить, с какой радостью Плетон, до этого вынужденный скрывать свои интересы, окунулся в эту освежающую атмосферу, свободную от цензуры и ограничений. Он наслаждался интеллектуальной свободой. Этому способствовало то обстоятельство, что он не был обязан посещать каждое заседание или собрание церковного Собора. Имея свободное время и возможность использовать его по своему усмотрению, он мог неспешно общаться с флорентийскими гуманистами.
К концу своего пребывания во Флоренции Плетон отбросил всякую видимость христианской веры и начал пропагандировать - по крайней мере, в определенных кругах - явно еретические взгляды. Отбросив христианскую доктрину, он открыто пропагандировал взгляды, похожие на взгляды классических школ мистиков. В течение нескольких лет, предсказывал он, эти идеи распространятся по всему миру, вытеснят все другие религии (включая христианство и ислам) и будут способствовать объединению человечества. Он заявлял о неизбежности того, что «Мухаммед и Христос будут забыты и истинная вера воссияет во всех уголках мира».
Поражает бескомпромиссность этого заявления. Плетон не говорит о том, что христианство и ислам являются вариантами абсолютной истины. Наоборот, он подразумевает, что это фальсификации этой истины и что их искоренение является необходимым условием ее возрождения.
Во время пребывания во Флоренции Плетон также прочитал несколько публичных лекций перед аудиторией из ученых-гуманистов. В этих лекциях он сравнивал Платона и Аристотеля, превознося первого и подвергая уничтожающей критике последнего. Его слова звучали тем более убедительно, что он имел возможность приводить слушателям цитаты непосредственно из греческих оригиналов, без каких-либо искажений, свойственных латинским и арабским переводам. В своих лекциях Плетон также провозглашал свою веру в универсальную религию, напоминающую неоплатонизм, которая требовала «одного разума, одной души, одной проповеди»! Ю. Его эрудиция, энтузиазм и харизма были настолько велики, что аудитория воспламенялась желанием глубже узнать его взгляды, а также источники, на которых они основаны. Среди тех, кто наиболее остро ощутил эту жажду знаний, был сам Козимо Медичи -человек, обладавший уникальными возможностями для ее удовлетворения.
Козимо «часто слушал греческого философа по имени Гемист, рассуждавшего о Платоне и загадках платонизма… Козимо почувствовал… такое воодушевление, что с тех пор в его мозгу зародилась идея своего рода Академии, которую следовало основать при первой же
благоприятной возможности».
Так несколько лет спустя писал Марсилио Фичино, молодой человек, который станет протеже Козимо и сыграет очень важную роль в дальнейших преобразованиях. Лекции Плетона действительно вдохновили Козимо, умудренного опытом человека, на поиски высшей, духовной истины - истины, которую, по его мнению, больше не несла церковь, но которая содержалась в учении Платона. Он приобрел полное собрание сочинений Платона -предположительно купил их у самого Плетона. Затем Козимо занялся амбициозным проектом по переносу философии Платона во Флоренцию, намереваясь превратить город в центр распространения этого учения. Основной составляющей его мечты было создание академии по образцу античной. Осуществлению этого замысла мешало то обстоятельство, что летом 1439 года Плетон вернулся в Византию. Тем не менее Козимо принялся набирать преподавателей и приобретать книги. С энергией, источником которой могло быть только ощущение возложенной на него миссии, он отправил своих представителей на Восток, желая приобрести древние рукописи для своей библиотеки в Сан-Марко, в которой со временем накопится около десяти тысяч томов.
Несмотря на энтузиазм самого Козимо, поначалу осуществление его планов шло медленно. В 1453 году после длительной агонии Константинополь, наконец, пал под ударами турок. Одним из результатов этой катастрофы стал массовый исход ученых и священнослужителей, многие из которых взяли с собой в изгнание бесценные рукописи. Путь большей части этих беглецов лежал через Адриатическое море в Италию, где их появление придало новый мощный импульс мечте Козимо о Платоновской академии. В 1459 году он предложил студенту университета Болоньи Марсилио Фичино возглавить это учреждение.
Фичино родился в 1433 году во Флоренции в семье лекаря. Во время Флорентийского Собора ему было всего пять лет. Впоследствии он получил всеобъемлющее гуманитарное образование, став знатоком не только обычных для своего времени дисциплин, но и музыки, греческого языка и греческой философии. Увлечение греческой философией нанесло смертельный удар по его вере: лекции византийских изгнанников произвели на него такое впечатление, что архиепископ Флоренции запретил ему присутствовать на них. Не испугавшись, Фичино продолжал свои изыскания с таким рвением, что был обвинен в ереси. В любом другом городе, кроме Флоренции, такие обвинения были равносильны смертному приговору. Фичино, однако, оставили в покое, и он продолжал свою работу в Болонье, пока Козимо не позвал его в родной город.
В возрасте двадцати шести лет не по годам развитый молодой ученый поселился на вилле Медичи в Кареджи. Это место превратилось в давно задуманную Козимо академию, среди посетителей которой вскоре появились не только ученые, но и художники, банкиры, юристы, купцы, политики и духовенство. Поскольку сам Козимо не знал греческого языка, он поручил Фичино перевести свое драгоценное собрание трудов Платона. Страстная увлеченность Козимо этой идеей видна из письма, адресованного его протеже:
Вчера я поехал в свое поместье в Кареджи - ради того, чтобы совершенствовать свой ум, а не поместье. Приезжай к нам, Марсилио, как можно быстрее. Привези с собой книгу Платона «Высшее благо», которую, надеюсь, ты перевел с греческого на латынь, как обещал. Больше всего мне хочется знать, какой путь непременно приведет к счастью. Прощай. Приезжай и привози с собой лиру Орфея».
В течение года Фичино направлял все свои усилия на перевод Платона. Затем, в 1460 году, Козимо вдруг приказал ему прекратить это занятие и направить свою энергию и знания на что-либо другое. Новый проект предполагал перевод более захватывающего произведения. В руки Козимо попала сделанная самим Михаэлем Пселлусом копия «Герметики», датируемая одиннадцатым веком. Козимо желал прочесть диалоги герметиков прежде, чем умрет. Фичино закончил новую работу в апреле 1463 года, получив в награду за нее виллу в Кареджи. Козимо умер год спустя, в 1464 году.
Не осталось никаких документальных свидетельств того, что Плетон во время пребывания во Флоренции упоминал тексты герметиков, хотя не исключено, что он обсуждал их тайно, в узком кругу лиц, удостоившихся «посвящения». Невозможно представить, что Плетон не знал об этих работах. В любом случае герметические тексты потрясли Козимо, а также самого Фичино, который видел в них основу философии Платона. С 1467 По 1469 год Фичино работал над комментариями к Платону, которые озаглавил «Теология Платона». Учение Платона и герметизм стали для него именно этим - полноценной теологией, которая являлась приемлемым и притягательным дополнением, если не альтернативой, для иудаистско-христианского мировоззрения.
К этому времени Фичино уже предпринимал активные попытки возродить древнее мистическое учение язычников и увлекся соответствующими обрядами, ритуалами и церемониями. Он пропагандировал регулярное исполнение орфических гимнов - культовых заклинаний, ассоциировавшихся с мистическими школами античности. Фичино украсил виллу в Кареджи астрологическими символами, созерцание которых он прославлял как способствующее духовному совершенствованию и просветлению. На стенах была сделана надпись, отражавшая его жизненное кредо: «Все в этом мире управляется добродетелью. Наслаждайтесь настоящим; не придавайте значения богатству и не ищите почестей. Избегайте излишеств; избегайте действий. Наслаждайтесь настоящим».
Равняясь на своих античных предшественниц, академия представляла собой не традиционное учебное заведение, а скорее добровольное объединение людей, интересующихся философией Платона и герметиков. В ее стенах читались лекции, устраивались философские беседы и праздники. Сам Фичино осуществлял неформальное руководство и разрабатывал программы обучения для своих учеников и приглашенных слушателей. Среди посещавших занятия академии был и Лоренцо де Медичи, или Лоренцо Великолепный, который в 1469 году узурпировал власть во Флоренции. Среди учеников академии были такие личности, как архитектор Леон Баттиста Альберти, возродивший классические принципы Ветрувия, Анджело Полициано, наставник детей Лоренцо, переводчик Гомера и учитель англичан Уильяма Латимера и Томаса Линакра, а также поэт и издатель Кристофоро Ландино, который в 1481 году опубликовал «Божественную комедию» Данте с собственными комментариями и иллюстрациями Боттичелли. Боттичелли был не единственным из великих художников, испытавших на себе влияние академии Фичино. Под ее влияние попали также Леонардо, Микеланджело, Рафаэль и Дюрер. Тем временем Фичино поддерживал активную переписку с выдающимися личностями далеких стран - с англичанином Джоном Колетом, немцем Иоганном Рейхлином и правящим королем Венгрии, который приглашал ученого к венгерскому двору.
Основываясь исключительно на герметических текстах, Фичино изложил новые для Запада принципы магии. Он объяснял, каким образом при помощи этой магии человек может использовать связи между микрокосмом и макрокосмом, чтобы управлять определенными аспектами и того, и другого. В качестве авторитета он ссылался в своем учении на Гермеса Трижды Величайшего, предполагаемого автора герметических текстов. Как и в эпоху александрийского синкретизма, Гермес Трижды Величайший считался исторической личностью. Фичино, Медичи и другие его последователи верили, что он был древнеегипетским магом и волшебником, более древним и мудрым, чем Платон или Пифагор, которые, по всей видимости, почерпнули свои идеи именно у него. Иногда его называли современником и равной по значимости фигурой таких пророков, как Моисей и Заратустра, а иногда даже прославляли как их учителя. Древний Египет вновь стал рассматриваться как основной и самый ценный источник мудрости, а в сочинениях, приписываемых Гермесу Трижды Величайшему, усматривали «божественный свет». Герметические книги почитались как «носители божественной истины, а не как продукт человеческой мысли».
Как и в эпоху александрийского синкретизма, Гермес Трижды Величайший отождествлялся с богом Луны Тотом, изобретателем письменности, покровителем магии, судьей умерших, стражем ворот подземного мира, священным числом которого считалось число три, а священным металлом - серебро. Тот-Гермес, изображавшийся в виде белой обезьяны, ибиса или человека с головой ибиса, на протяжении следующих полутора веков занял главенствующее положение в пантеоне древних мудрецов, оракулов и религиозных пророков. Его влияние даже превосходило влияние Христа, хотя открыто об этом никогда не говорилось. В вопросах веры все по-прежнему хранили номинальную верность Иисусу. Однако именно к Гермесу маги, государи, монархи, военачальники и даже духовенство той эпохи стали обращаться за практической помощью - от организации личной жизни до планирования политических интриг и военных кампаний. Таким образом, Гермес превратился в активное средство, с помощью которого можно было создавать события. Другими словами, через приписываемое ему учение он стал средством практического применения магии.
Магию, которую описали и прославили Фичино и его последователи, обычно называют талисманной магией». Она существенно отличается от примитивного колдовства прошлых эпох. Талисманная магия расширила довольно узкие границы средневековой магии - оккультную месть личным врагам, лечение бесплодия, импотенции или облысения. Эти сферы применения магии сохранились, но теперь они были включены в космическую по своим масштабам и глубине структуру, в которой нашлось место для амбиций и желаний, далеко выходящих за рамки личных. В магии Фичино можно было опираться на космические силы, космические принципы, космическую энергию. Чтобы задействовать энергию Солнца, к примеру, нужно было надеть мантию золотистого цвета - цвета Солнца - и исполнить определенный обряд перед алтарем, украшенным изображением светила. Одновременно нужно было зажечь благовония, сделанные из посвященных солнцу растений, и петь орфический гимн Солнцу.
Услышь меня, благословенное, чьи глаза видят все… В твоей власти золотая лира и гармония космических сфер; ты управляешь благородными делами и сменой времен года. Владыка мира в облике жаркого сияющего круга… твои лучи дают свет и плоды… око справедливости и свет жизни… Услышь мои слова и открой радость жизни посвященным».
Фичино считал, что это не просто «хвалебный гимн» или художественный образ. Это магическое заклинание, предназначенное для того, чтобы Солнце в буквальном смысле вселилось» в свое талисманное изображение - а через это талисманное изображение в просителя, наполняя его трансцендентной силой. Талисманный образ - так сказать, магнит, который притягивает к себе силу Солнца, - часто принимал форму произведений искусства. Поэмы, музыкальные произведения, маски, картины, скульптуры - все это могло играть роль талисмана, или проводника талисманной магии. Вскоре в соответствии с герметическими принципами архитектуры эту роль начали играть здания. За ними последовали сады и парки.
Фичино много писал о приемах, которые при помощи принципов герметической аналогии позволяют привлекать силу планет и концентрировать ее для использования в личных целях: «Если вы хотите, чтобы ваши тело и душа получили энергию от Солнца, узнайте, какие металлы и камни, а также растения и животные связаны с Солнцем». Чтобы привлечь к себе энергию Солнца, «носите солнечную одежду… живите в солнечных местах, смотрите на Солнце, слушайте Солнце, вдыхайте Солнце, представляйте себе Солнце, думайте о Солнце и даже желайте Солнца».
С помощью амулетов и талисманов, а еще в большей степени мазей и эликсиров Фичино стремился открыть нечто подобное духовному увеличительному стеклу, которое могло бы фокусировать энергию Солнца и концентрировать ее до такой интенсивности, которой не существует в природе. Теоретически такая интенсивность должна была подчеркивать, освещать, исцелять, обогревать, а в определенных обстоятельствах и испепелять. Влияние Солнца было наиболее явным и заметным, но ни в коем случае не единственным. Можно было создать амулеты, талисманы, мази и эликсиры для привлечения любой другой планеты или звезды. Так, например, меланхолия считалась следствием влияния Сатурна. Поскольку Сатурн также управлял долгими часами обучения, необходимыми для философа, ученые мужи считались склонными к меланхолии. Для нейтрализации этой тенденции следовало воспользоваться противоположным влиянием Юпитера. При помощи таких приемов, заявлял Фичино, «можно избежать злонамеренности судьбы». Другими словами, человек не должен оставаться пассивной и беспомощной жертвой обстоятельств - или в данном случае гороскопа. Он способен взять судьбу в свои руки и изменять ее по своему желанию. В соответствии с традициями мистических учений человек может пережить символические смерть и возрождение, после чего он обретает новую личность, что нередко сопровождается принятием нового имени. Если такой ритуал проводится в подходящий с астрологической точки зрения момент, то он может - по крайней мере, теоретически - исправить предполагаемые недостатки гороскопа человека.
|
|
Читайте в рубрике «История герметизма»: |