Алхимики перед лицом церкви
Романтическое представление о католической церкви делает из нее — и это зловещее видение с готовностью укрепляется, поддерживается и развивается в массовом сознании — учреждение, беспощадно преследовавшее алхимиков и всех тех, кто имел несчастье в ту мрачную средневековую эпоху зарекомендовать себя смелым новатором.
В действительности же если труды историков и подводят к мысли о том, что Средние века не знали нашего современного идеала свободы совести и что в определенные периоды этой эпохи встречались проявления крайней нетерпимости, то и наш век все же не может, увы, похвастаться лестным для себя сравнением с теми временами. Не будем настаивать на таком сравнении!
Давно уже было замечено, что в Средние века имело место сосуществование (которое может показаться странным) страшных проявлений догматической нетерпимости с такой свободой выражения мысли, как письменно, так и устно, которая может показаться маловероятной. Однако стоит лишь обратиться к хорошему учебнику по истории средневековой философии, как станут очевидными многообразие и даже большая смелость мнений, которые свободно выражали и отстаивали ученые-схоласты. И это происходило в университетах, отличавшихся строгой организацией и жестким контролем.
Но как же обстояло дело со средневековыми алхимиками? Мы не знаем ни одной церковной или папской анафемы, ни одного распоряжения, касающегося специально их; более того, эти «сыны Гермеса» были весьма многочисленны среди как духовенства, жившего и действовавшего в миру, так и монашества.
Попытки изготовления искусственного золота не представляли собой чего-то недозволенного даже для теологов, ибо сам святой Фома Аквинский придерживался мнения, что следует считать приемлемым золото, искусственно полученное алхимиками.
Что же касается стремления открыть, ставя в лаборатории опыты, таинственные законы, управляющие всеми явлениями материального мира и жизни, то это считалось вполне допустимым для теолога. Святой Фома Аквинский, ученик святого Альберта Великого и сам алхимик, пришел в своей «Сумме теологии» к заключению: «Тела нижнего мира управляются Богом посредством небесных тел.
В Средние века никогда не было кафедр, специально посвященных алхимии, — она всегда оставалась деятельностью, оттесненной на периферию официального научного знания. Вместе с тем можно было видеть, как в XIII веке студенты и профессора знаменитой медицинской академии в Монпелье совершенно открыто обменивались мнениями и результатами изысканий в области алхимии, которым они предавались помимо своих официальных занятий.
Вопреки расхожему мнению, также порожденному романтическим взглядом, средневековый алхимик отнюдь не являлся — за исключением совершенно особых случаев колдовства — безрассудно и злобно бунтующим против церкви, или воинствующим вольнодумцем. Напротив, это был благочестивый, глубоко верующий человек, усердно предававшийся молитвам и духовным упражнениям. Адептами проводилась аналогия между страстями Христовыми и этапами Великого Делания, последовательными трансформациями философского камня, которая стала, например, темой латинской поэмы «Margarita preciosa» {«Драгоценный перл») монаха Петра Бона из Феррары (XIV век) и которая для алхимиков-адептов отнюдь не была пустым словом.
Отметим также, что и арабские алхимики вовсе не являлись колдунами: они действовали как убежденные и вполне благочестивые мусульмане.
Булла папы Иоанна XXII
Иногда ученые ссылаются на буллу «Spondent pariter», опубликованную в 1317 году в Авиньоне папой римским Иоанном XXII. Вот перевод ее первой фразы:
«Злосчастные алхимики обещают то, чего сами не имеют! Дерзость завела их слишком далеко, ибо они посредством алхимии чеканят фальшивую монету, обманывая тем самым народы».
Затем следует категоричное, безапелляционное осуждение. Булла папы Иоанна XXII мечет громы и молнии:
«Их бесстыдство заходит столь далеко, что они [алхимики] чеканят фальшивую монету. Папа полагает, что все, кто пытался изготовлять алхимическое золото, должны быть изобличены как бесчестные люди. Они подавали нищим как настоящее золото то, что фабриковали сами. Те, кто чеканил подобного рода монету, подлежат конфискации их имущества и вечному наказанию лишением свободы. Что же до лиц духовного звания, то они, ежели окажутся замешанными в столь дурное дело, лишатся своих бенефиций...»
Однако достаточно лишь внимательно прочесть текст этой буллы, чтобы заметить, что здесь вовсе не идет речь об осуждении по религиозным или веро-учительным соображениям. Папа, который являлся — не будем забывать этого — не только главой церкви, но и светским государем, всего лишь ополчился против ложных алхимиков, проявлявших себя в качестве фальшивомонетчиков. Он считал своим долгом избавить мир от бесстыдных шарлатанов.
В этой связи нелишне будет напомнить, что папа Иоанн XXII, весьма далекий от мысли предать анафеме традиционную алхимию, и сам сочинил трактат под заглавием «Ars transmutatorim («Искусство трансмутации») (опубликован в 1557 году). Людская молва утверждала, что после смерти понтифика в подвалах папского дворца в Авиньоне было обнаружено большое количество слитков «алхимического золота». Однако в данном случае речь идет лишь об одной из многочисленных легенд, зародившихся в народе и не имеющих подтверждения, для возникновения которых алхимия дает столь много поводов.
Сообщалось, что папа Иоанн XXII оставил после себя казну, насчитывавшую двадцать пять миллионов флоринов. Откуда могла взяться эта сумма, если у Иоанна XXII не было собственного состояния и он никогда не занимался коммерческой деятельностью? Скептики могли бы возразить, что первые папы, обосновавшиеся в Авиньоне, практически находились на положении вассалов французского короля (несмотря на официально признанную экстерриториальность их владений), и вероятно, они были вынуждены создавать значительные секретные финансовые резервы — правда, нет убедительных доказательств, способных подтвердить это предположение.
Преследуемые алхимики
И все-таки можно было бы резонно возразить нам, что два великих средневековых алхимика были осуждены по приговору, вынесенному церковным судом, и как раз по вероучительному мотиву.
Первый из этих осужденных адептов, врач Арнольд из Виллановы, умерший в 1313 году, благодаря высокой протекции со стороны авиньонского папы Климента V при жизни понтифика не подвергался серьезным преследованиям. Однако, как только умер его покровитель (в начале 1314 года), инквизиционный трибунал, собравшийся в Тарасконе под председательством монаха-иаковита Лонжера, подтвердил задним числом неприятие пятнадцати предложений Арнольда, которые были осуждены в 1309 году в Париже теологическим факультетом (Сорбонной).
Несчастному же Роджеру Бэкону (1214—1294), заслужившему почетное прозвание doctor mirabilis («дивный ученый»), довелось испытать гораздо более злую участь: он провел четырнадцать лет в монастырской тюрьме.
Ни Арнольд из Виллановы, ни францисканский монах Роджер Бэкон никогда не выступали против церкви и не давали повода заподозрить себя в неверии — как раз наоборот. За что же тогда их преследовали? Инквизиционные трибуналы опасались (это стало для них своего рода наваждением) применения средств, соприкасавшихся с черной магией (обвинение требовало самого сурового наказания, если подсудимый «сознательно стремился к достижению чего-либо, применяя дьявольские средства»). Именно это, очевидно, и послужило основанием для обвинения двух упомянутых нами алхимиков. Более того, любая смелая мысль могла вызвать негодование церковных властей: например, глава францисканского ордена обвинял Роджера Бэкона в том, что он учил «подозрительным новшествам». А это действительно был исключительно пророческий ум: задолго до Леонардо да Винчи он писал о возможности создания летающих машин, самодвижущихся повозок и подводных лодок.
Было бы произволом отрицать такие факты. Вместе с тем необходимо учитывать политический фон, на котором разворачивались подобного рода процессы, а также то, что они оставались единичными случаями в сравнении со значительно большим количеством алхимиков, которых в Средние века не тревожили церковные власти по какому бы то ни было поводу.
Что же касается замечательных исследований Роджера Бэкона по оптике, заметим, что вопреки расхожим представлениям средневековые ученые обладали в этой области достаточно точными знаниями. Вот почему в XIII веке алхимики, а не один только Роджер Бэкон, могли иметь весьма совершенные зеркала. Однако, так же как и в случае наблюдения за трансформациями, которые претерпевала первичная материя в ходе Великого минерального Делания, отнюдь не существовало непреодолимой грани между позитивными наблюдениями и тем, что мы сейчас отнесли бы к оккультной сфере. Об этом можно судить по отрывку из «Романа о Розе» адепта Жана де Мена:
«Зеркала, — продолжает Природа — обладают многими курьезными свойствами. Когда смотришь в них, могут показаться отдаленными и маленькими предметы, в действительности большие и расположенные вблизи, так что с трудом можно различать их, даже напряженно всматриваясь, — будь то хоть самые высокие горы, как те, что отделяют Францию от Испании.
Другие же зеркала показывают, когда смотришь в них, предметы в точных пропорциях.
Есть и такие, которые, будучи направленными на предмет, способны зажигать его, поскольку они собирают в одной точке солнечные лучи с заключенным в них жаром.
Еще один тип зеркал показывает, е зависимости от того, как их установить, различные изображения то правдиво, то представляет их продолговатыми или перевернутыми, а то и делает из одного предмета несколько; при соответствующей их форме они могут показывать четыре глаза на одном лице; смотрящему в них могут даже являться привидения; живых они могут показывать как через воду, так и через воздух — при различных углях зрения можно видеть,
как они играют между глазом и зеркалом, в соответствии с характером простой или сложной среды, на тысячу ладов меняя свою форму, обманывая глаза смотрящего.
|
|
Читайте в рубрике «Алхимия»: |